Ян Смит. Вторая Мировая Война. Часть II

49742_originalНемцы больше не появлялись. Солнце клонилось к закату, и стало холодать. Смит был одет достаточно легко для солнечного дня – но не для ночи. Пилот решил, что пора выбираться из укрытия и поискать дружелюбно настроенное местное население. Он знал, что местные жители в этом районе были настроены по отношению к немцам, в основном враждебно, поэтому у него были неплохие шансы на помощь. Когда начало смеркаться, Смит вышел из кустарника и стал спускаться в долину. По пути он заметил пастушка, лет двенадцати, гнавшего коз в деревню. Увидев Смита, подросток напрягся, но не испугался – в конце концов, все в округе уже знали, что где-то рядом был сбит летчик, спасшийся на парашюте. Паренька звали Лео, по-английски он не говорил. Жестами он объяснил пилоту, что сейчас приведет кого-то, кто понимает, и побежал в деревню, лежавшую ниже. Через некоторое время он пришел со своим старшим братом, Лоренцо.

Выяснилось, что самолет крестьяне обнаружили – он упал на другом краю долины, а не врезался в гору. Место где я приземлился называлось Vallescura – темная долина – она располагалась в Лигурийских Альпах, между долиной По и Генуей, прямо в горах.

Лоренцо говорил по-английски ничуть не лучше своего младшего брата. На лицах у них был восторг: они встретили настоящего, и к тому же, живого летчика. С помощью жестов Лоренцо спросил Смита, хочет ли он есть? Смит хотел есть, кроме того, он замерз – и поэтому без колебаний пошел за братьями в деревню: «Там мы встретили отца и мать. Отец был инвалидом, он с трудом ходил, опираясь на палку. Всего у них было три сына».

Семья Зуанино, приютившая Смита была фермерской. У них было небольшое хлебное поле, и несколько голов овец и коз. Но в основном они выращивали фрукты. Хотя долина По считалась житницей северной Италии большинство фермеров жиль впроголодь, едва обеспечивая себя.

Смита угостили тарелкой горячего супа-минестроне. Он обратил внимание, что хозяева выглядят встревоженными. Позже он узнал, в чем дело. Немецкий гарнизон располагался в соседней деревне в 10 километрах. К счастью для Смита, местные жители очень не любили своих «союзников» и как только немцы куда-то выдвигались, об этом тут же становилось известно всей округе – местные мальчишки наладили мгновенную систему оповещения. По местным меркам 10 километров за расстояние не считалось – деревенская школа располагалась и подалее.

Зуанино решили не рисковать, несмотря на то, что в округе все были начеку. И крестьяне и немцы знали, что где-то неподалеку упал английский самолет и в горах может скрываться летчик. Так что после того, как Смит поел и согрелся, крестьяне отвели его обратно в горы, где была небольшая пещера. Они оставили ему немного еды и одеяло. Следующие несколько дней Смит провел в пещере. Еду ему приносила хозяйка. В окрестных лесах росли грибы, так что она, не привлекая подозрений, шла их якобы собирать – пряча пищу в корзинке.

Как выяснилось, крестьяне поступили правильно. На следующий день после приземления Смита, в деревню приехали немцы и стали ходить по домам, расспрашивая, не видел ли кто спасшегося летчика. Когда опасность миновала, хозяйка отвела Смита обратно в дом.

Зуанино были искренне добры к Смиту. Мать семейства относилась к нему почти как к родному сыну. Постепенно Смит усвоил обиходные фразы и начал их использовать в разговоре. Однажды они взяли его в соседнюю деревню Пьетро д’Ольба – у семьи Пеше, жившей там, скрывался еще один офицер-англичанин, Уилф Дэвис. На каком-то этапе войны итальянцы просто открыли свои лагеря, и очень много военнопленных бежало – Дэвис как раз был одним из них. Дэвис жил в семье Пеше уже довольно долгое время и хорошо говорил по-итальянски. Что неудивительно, поскольку в университете он учился на лингвиста: «Я не помню, что он заканчивал, Кембридж или Оксфорд, но он специализировался как раз на французском и итальянском, так что говорил он как местный житель».

Хозяин семьи Джонни Пеше (что по-итальянски значило «рыба»), всегда шутя приветствовал англичан: «Привет, я, рыба!» По-английски он говорил не очень хорошо. Его жена владела языком в гораздо большей степени – она учила его в молодости, и то что Уилф жил у них помогало ей освежить знания. Семья Пеше подарила Смиту небольшой англо-итальянский словарь. Позже они подарили ему еще один подарок, от которого Смит пришел в восторг. Когда Пеше спросили, что Смиту нужно, он, скучая по общению, сказал, что хотел бы что-нибудь почитать на родном языке. И они нашли ему книгу – полное собрание сочинений Шекспира: «О лучшем подарке я и мечтать не мог! Если бы у меня была возможность выбрать книгу, то я бы попросил именно ее. Когда выдавалась возможность, то я ее читал – но не все время, поскольку днем хватало работы».

Живя у Зуанино, Смит считал себя нечто вроде contadino, крестьянина, работника на ферме. Он любил рубить дрова. Зуанино поначалу не могли понять такого поведения – младшие сыновья все время спорили между собой, кому идти в лес за дровами, поскольку это считалось утомительной и скучной работой. Однако Смит, стремившийся поддерживать себя в хорошей физической форме, видел в этом возможность физических нагрузок: «Как только я начал «работать» лесорубом, я освободил остальных членов семьи от этой обязанности. Я наслаждался этой работой. Я также старался заниматься спортом, насколько это возможно – например, бегал по холму вверх и вниз и выполнял физические упражнения. Этого Зуанино также не очень понимали. Они на самом деле искренне верили, что я не должен на них работать – хотя, как и все крестьяне, от помощи не отказывались».

В глубине души крестьяне считали Смита немного странным парнем – наблюдая, например, как он ежедневно подтягивается на суку. Днем Смит помогал семье работать на ферме, а вечерами они сидели у очага, общаясь друг с другом. Смит стремился поскорее выучить язык в пределах сносного общения и не забывал поддерживать себя в хорошей форме – он вовсе не стремился провести остаток войны в качестве крестьянина в Италии. Чтобы добраться к своим ему необходимо было знать язык: «К концу пятого месяца моей итальянской одиссеи, я уже довольно хорошо говорил и мог поддержать беседу».

Спал Смит в комнате на чердаке: «Прямо подо мной был загончик с овцами и козами. Но их блеяние меня не беспокоило – как и крестьян. Это был типичный для того времени и для того региона крестьянский дом – где под одной крышей жили и люди и животные».

Также, Смит научился косить косой и работать серпом – это умение было ему незнакомо: «Настал сезон сбора фруктов, их было много. Кроме того, там росло много каштанов, они там росли как махобохобо у нас в Селукве (Uapaca kirkiana, лагунария, сахарная слива), если не гуще. Так что мы ели каштаны все время – жареные каштаны, печеные каштаны, вареные в молоке. Каштанов я наелся на всю жизнь. Мы также ели грибы – хозяйка их все время собирала, сушила на солнце, после чего грибы можно было хранить бесконечно долго».

Только один член семьи Зуанино испытывал к Смиту откровенную неприязнь – большой кот, с отвратительными (по мнению Смита), манерами. Например, у него была привычка запрыгивать на стол и есть из тарелки – чему Смит решительно возражал. Однажды Смит пришел к ужину поздно и обнаружил, что кот ест из его тарелки. Он взял животное за шкирку, пригрозил ему преждевременным убиением и вынес из комнаты. Семья только улыбнулась. Окончание этой истории было неожиданным. Через несколько дней на ужин было подано тушеное мясо с овощами, по вкусу очень напоминавшее цыпленка. Уже после ужина Смит поинтересовался, что же такое они ели – и обнаружил, что кота он больше никогда не увидит.

Ферма, на которой работала семья Зуанино, им не принадлежала – они владели ей по договору с одним из местных помещиков, и это право передавалось из поколения в поколение. Они выращивали фрукты: «…вишни, совершенно замечательные вишни, кроме того, очень вкусные яблоки и груши. Мы ели их все время – это помогало экономить остальную еду, в частности муку, которая использовалась на минетстроне и пасту…la bella pasta sciutta…я ее обожал, pastasciutta con carne – если удавалось раздобыть мясо. А еще они делали прекрасное блюдо из кукурузы – у них был небольшой участок – под названием полента. Нечто вроде густой каши, которую хозяйка потом запекала в печи. Такая хлебная запеканка. Очень вкусная».

У Зуанино Смит жил уже несколько недель. И тут появились партизаны: «Я помню, я был дома, как вдруг началась какая-то суета. Дом окружила группа каких-то мужчин, на пороге появился рослый парень. Его звали Антонио Барбетта. Барбетта – это была кличка, потому что у него была борода, на самом деле его фамилия была Боццано. Он оказался командиром одной из групп маки – это у французов они назвались maquis, у итальянцев partigiani. Они узнали, что я живу у Зуанино и естественно пришли. Я был рад их видеть, поскольку быть contadino – это все-таки не то, к чему я стремился».

Смит был рад повстречать партизан. Он объяснил Барбетте, что если бы они сами не пришли к Зуанино, то он в итоге сам оправился их искать. Обрадованный Барбетта не стал терять время и пригласил Смита сразу идти вместе с отрядом в их штаб, в деревню Пьанкастания в пятнадцати километрах. Зуанино были опечалены тем, что их гость уходит, хозяйка даже всплакнула. Хотя он прожил у них около месяца, он успел стать почти родным, и мать семейства считала молодого родезийца чуть ли не сыном. Смиту и самому было жалко покидать эту семью: «К счастью у меня при себе было немного денег. Перед вылетом нам каждый раз выдавали нечто вроде набора всяких полезных вещей, и в него входили деньги, итальянские деньги, причем достаточно. Так что я просто отдал их ей – для семьи это была значительная сумма. Я объяснил, что должен идти с партизанами, поскольку это мой долг. Мне было очень хорошо у Зуанино, но долг обязывал меня покинуть гостеприимных хозяев. Я очень тепло попрощался с Зуанино и мы ушли».

Уже после войны, Смит приехал в Италию и попытался найти семью Зуанино. Их он найти не смог, но нашел семью Пеше – они к тому времени перебрались в Геную. Он переписывался с ними почти до самой смерти.

Барбетта был в восторге оттого, что в его отряде будет служить настоящий боевой офицер. Он спросил у Смита, какое звание было у него в ВВС. Смит попытался объяснить сложную систему летных званий, но безуспешно, в конце концов сказал, что капитан. На что Барбетта сказал, что это прекрасно и он тут же производит Смита в майоры: «Это было самое быстрое повышение в моей жизни. Он просто похлопал меня по плечу и я стал maggiore. Присутствие в отряде Барбетты Inglesi maggiore сразу возвышало его среди остальных командиров – ни у кого такого не было».

До войны Барбетта был торговцем углем – он импортировал его из Великобритании и продавал в Генуе. Штабу в Пьянкастании подчинялись два отряда – Барбетты и еще один, под командованием бывшего капитана итальянской армии Минго. Минго был человеком с университетским образованием, получившим степень инженера. С обоими командирами у Смита установились прекрасные отношения.

Базой двум отрядам служили деревни Пьянкастания и соседняя, Моретти. Оттуда они совершали вылазки и диверсии против немцев. Смит вернулся к привычной роли истребителя транспорта – правда, на этот раз не с воздуха: «Я получал большое удовольствие от работы с этими ребятами. Поскольку я находился в звании maggiore, старшего офицера, то я отвечал за планирование операций. В округе было несколько главных дорог, по которым передвигались немецкие автоколонны. Конечно, если колонна была большая, вооруженная, с сильным охранением, то мы ее пропускали. В основном мы нападали на одиночные грузовики или на пару. Дорогу преграждали бревном, и когда машина останавливалась – атаковали. Мы никогда не могли предсказать заранее, что эти грузовики везли. Один раз захваченный грузовик оказался под завязку забит вином. Другой грузовик вез тюки хорошей ткани, из которой шьют костюмы – так я заимел себе хороший костюм, пошитый местным портным».

Действия партизан немцев выводили из себя и время от времени на них устраивали облавы. Однажды, вконец рассвирепевшие немцы подогнали к Пьянкастании и Моретти несколько броневиков и артиллерию и атаковали деревни: «Нам повезло, мы смогли уйти. К сожалению, в этой операции погиб капитан Минго. Они никогда не носил пистолет или винтовку, что было несколько странно. Как-то раз я спросил его, почему. Он ответил, что оружие носят остальные, а он занимается планированием, и оно ему не нужно. Однако при себе у него всегда была пара гранат – как говорится, на всякий случай. И во время этой атаки, немцы загнали Минго в угол – он оказался окруженным в доме. У него было четыре гранаты, он их все израсходовал, когда немцы пытались его взять. Нам позже рассказали, что он убил четверых или пять немцев. Из-за этого немцы отнеслись к нему с уважением. Когда они убивали партизан, то тела увозили, чтобы местные не могли их похоронить у себя. Тут же они сказали – он храбро сражался, и оставили тело, чтобы крестьяне могли похоронить его у себя в деревне».

После боя с немцами, Смит пару дней скрывался у семьи Пеше. Когда опасность миновала, он вернулся в Пьянкастанию. Лето заканчивалось, уже падал первый снег и Смит принял решение уходить из Италии на поиск своих: «Каждый раз когда я начинал разговор на эту тему, они начинали заламывать руки в своей типичной итальянской манере и кричать – pericolo zissime, очень опасно! И после этого на целый час начинались восклицания, что Tedeschi – так они называли немцев – меня обязательно поймают и обязательно убьют! Но когда пошел первый снег, я сказал Барбетте – вы можете меня отговаривать все двадцать четыре часа в сутки, но я пойду. Там был доктор, дантист, dottore Prando, мы часто собирались в его доме, так вот он и все остальные стали меня опять отговаривать, но я настаивал. И в конце концов Барбетта дал мне рекомендательное письмо с тем, чтобы остальные patriotti помогли мне в пути».

50041_originalРодезиец отправился в путь не один. В другой деревне, не очень далеко от Пьянкастании, жил еще один англичанин по имени Билл, капрал, бежавший из плена. Он попросил Смита, чтобы тот взял его с собой. Незадолго до отбытия Смита, у партизан случился праздник. Ближайшим городом рядом с Пьянкастаньей был Сесело, в пятнадцати километрах. Там располагался крупный немецкий гарнизон. И немцы решили оставить город. Неизвестно, было ли это решение принято из-за действий партизан, или же немцы просто отступили, но партизаны немедленно записали это на свой счет и устроили в Сесело торжественный парад. Партизаны с развернутым знаменем прошли по улицам города, под овации жителей.

По случаю освобождения Сесело был устроен праздник – тогда-то Смит отпробовал угощение, которое ему давно обещали. В основном партизаны жили на диете из пасты – мяса не было, иногда удавалось подстрелить кролика, но и только. Когда Смит присоединился к партизанам, то узнав, что он англичанин, они обещали его угостить настоящим rosta bif. На следующее утро после парада в Сесело, Смит был разбужен одним из партизан, Нино. – Maggiore! – крикнул Нино, – мы приготовили свиной rosta bif! Выяснилось, что где-то партизанам удалось найти свинью. Так что на завтрак у них был свиной ростбиф: «…ну и как всегда, если в Италии на столе мясо, то там обязательно присутствует вино, это просто подразумевается. И вина было много. Жители Сесело я так думаю выставили все свои запасы вина, чтобы приветствовать нас. Мы уже вечером выпили вина довольно много. И теперь с утра… я никогда до этого не пил вино за завтраком – что ж, когда-то надо было попробовать, они бы просто не поняли. Чтобы есть свиной ростбиф и не запивать его вином – это невозможно».

Через неделю Смит и капрал Билл отправились в путь. Смит решил перейти через Лигурийские Альпы и двигаться в сторону Франции. Через десять дней они наткнулись на группу таких же «эмигрантов», пробиравшихся их Италии – поляка, француза и австрийца. Поляк был совсем мальчишкой, вряд ли старше 16 лет, хотя уверял, что ему 18. Смит не горел желанием вести за собой большую группу, но в итоге после долгих уговоров согласился: «Пять больше чем пара, не так ли, пятерке труднее скрываться, возрастал риск быть обнаруженным. Однажды мы шли по дороге, и я услышал, что за поворотом нам навстречу идут какие-то люди. Моя реакция была мгновенной – в конце концов, нас летчиков учили реагировать без промедления. Я моментально прыгнул в кювет – как выяснилось, я один это сделал. На дороге появились люди, они гнали небольшое стало коз, и они были вооружены. Они немедленно окружили моих четверых спутников и начали угрожать оружием. К счастью это оказались партизаны. Когда я услышал итальянскую речь, то вылез из канавы, подошел к ним и объяснил в чем дело. Нам повезло – если бы это были немцы, то они просто открыли бы огонь.

Было очень тяжело. Однажды мы пришли в небольшую деревню, но так и не смогли нигде устроиться на ночлег. Так что спали просто на земле. У моих спутников были пальто, у меня например не было – только рубашка, куртка и брюки. Некоторые люди нам отказывали в ночлеге – они просто боялись. Кто-то давал нам еду, кто-то нет. Как-то раз мы заночевали в большом амбаре, где местный фермер сушил каштаны. Там была большая цистерна, распиленная пополам, под ней горел небольшой огонь, а в ней сушились каштаны. Так что я просто устроился на матрасе из каштанов и провел замечательную ночь. Подкрепились мы теми же каштанами».

В другой раз Смит с товарищами наткнулся на отряд партизан. Узнав, кто они такие, партизаны пригласили путников с собой. Штабом у них служил большой сарай в деревне: «Их было очень много, несколько десятков. Там же, в деревне, где у них был штаб, жили их семьи. Нас досыта накормили – не rosta bif конечно, всего лишь pastasciutta, но ее было много. У них в отряде был доктор, который осмотрел нас на предмет ранений и болезней. Он же вызвался быть нашим проводником далее. Мы шли вместе с ним еще пару дней, после чего он нас покинул. Во-первых, мы уже почти подошли к границе, она была в паре дней пути, а во-вторых, доктор объяснил, что он единственный врач в отряде, и должен вернуться назад. У меня до сих пор был с собой летный пакет первой медицинской помощи – я так и таскал его на себе с того момента, когда приземлился. В нем был шприц, несколько бинтов, запас морфина и еще какие-то вещи, назначение которых я уже не помню. Вряд ли они нам бы понадобились нам в течение этих дней, так что я подумал – эти припасы будут нужнее доктору, чем нам, и предложил ему аптечку. Он очень обрадовался, сказав, что такие вещи в отряде – на вес золота. Поначалу он отказался, сказав, что наверное нам самим это понадобится, но я его убедил, что мы скоро перейдем через границу, а там что-нибудь придумаем».

На следующий день Смит и его спутники вышли к границе. Там они повстречали старого пастуха, который отвел их к местному фермеру по имени Жан-Батист Шамбрен. Тот разрешил им переночевать в загоне, на сеновале. В загоне оказался огромный бык – спутники Смита занервничали. Однако Смит, выросший на ферме и имевший большой опыт обращения с быками, успокоил своих товарищей, сказав, что это животное спокойное, и если его не провоцировать, то все будет нормально. Так и случилось – они переночевали на сеновале, рядом с мирно дремлющим быком, и отлично выспались. Фермер оказался человеком добрым и помог им перейти границу. Ферма находилась недалеко от главной дороги, которая контролировалась немцами – по ней осуществлялось снабжение. Поверх дороги был железнодорожный мост и пространство контролировалось часовыми. Сам фермер не мог перевезти Смита и его товарищей – слишком велик был риск, что немцы их остановят, и последствия в этом случае для фермера были бы самые серьезные, вплоть до казни. Про тех кого он вез и говорить не приходилось – они автоматически считались партизанами. Немцы, крайне обозленные активностью партизан и неудачами на фронте, установили по отношению к местному населению драконовский режим. Любой, кого ловили на помощи партизанам, объявлялся врагом Рейха и подлежал расстрелу, включая членов семьи. Поэтому фермер подробно объяснил Смиту и его товарищам, где лучше всего переходить границу, где расположены часовые и каков интервал движения и пообещал, что на следующий день после того, как они перейдут границу, он сам туда приедет и поможет связаться с макизарами.

50227_originalСмит решил, что одновременный переход границы всей пятеркой – предприятие слишком рискованное, и разделил группу. Первыми шли они с Биллом, а на следующий день – австриец, француз и поляк.

Фермер, как выяснилось, принял свои меры предосторожности. У него на французской стороне жил брат, владевший небольшой гостиницей. Шамбрен договорился, что брат их приютит. Но одновременно он попросил брата, чтобы тот проверил – являются ли на самом деле эти беглецы англичанами (брат очень хорошо говорил по-английски, в его отеле до войны англичане останавливались постоянно). Немцы время от времени засылали провокаторов, и если бы Смит и его товарищи, оказались бы не теми за кого себя выдают, то Шамбрену пришлось бы нездорово. Смит, кстати и не пытался объяснить фермеру разницу между англичанами и родезийцами, справедливо рассудив, что тот попросту не поймет. Он просто уверил Шамбрена, что он и его друг – британцы, а компаньоны – из других мест Европы.

Переход прошел успешно. Как и было договорено, первым шли Смит и Билл: «Мы дождались подходящего момента и перебрались на другую сторону. Некоторое время мы отлеживались в кустарнике, прислушиваясь, но все было тихо. Мы перебрались подальше от дороги и стали ждать товарищей. На следующий день к нам присоединились австриец и француз. Как оказалось в самый последний момент поляк струсил, увидев часовых. Он отказался идти. Больше мы его не видели, и что с ним случилось, я не знаю».

Они дождались фермера, который привел их к своему брату. Брат подтвердил Шамбрену, что Смит и Билл – точно англичане, более того, Смит предъявил ему свои знаки различия, которые носил в кармане. Фермер расчувствовался и попросил у Смита прощения за то что сомневался в них, на что Смит ему ответил, что тот вел себя совершенно разумно. Высокий улыбающийся родезиец произвел также впечатление на дочь владельца отеля. Он ей настолько понравился, что она подарила ему брошку в виде светлячка – как талисман. (Смит хранил ее до конца жизни).

Поскольку к тому времени американцы уже крепко присутствовали во Франции, Смит решил пробираться к ним. Но возникла проблема: их путь должен был пролегать по горам – идти по дорогам, которые были забиты отступающими немцами, Смиту и товарищам никак не улыбалось. В горах было холодно, и к тому же беглецам нужен был проводник. В итоге они нашли местного жителя, который согласился помочь им перейти через горы. Путешествие было трудным, как вспоминал Смит, холод был просто чудовищным. Ему, уроженцу Родезии, прожившему всю жизнь в жарком климате, приходилось тяжелее всех. К тому же и одет он был легче чем его спутники. Во вторую ночь было настолько холодно, что он не могу заснуть. Он совершил ошибку, сняв обувь – по его словам, он больше не мог терпеть. Увы, наутро его ботинки замерзли настолько, что он просто не смог их надеть. Пришлось идти в носках, но тонкая шерсть моментально истрепалась, и далее Смит шел босиком.

Однако беглецы уже находились на французской стороне Альп. По счастью Смиту не пришлось долго идти босиком – спускаясь с холма они увидели как навстречу им движется какое-то небольшое подразделение. По форменной одежде Смит опознал американцев. Вообще эта компания беглецов выглядела сущими оборванцами – три недели они шли в таких условиях, где ванна была немыслимой роскошью, а одежда – абсолютно неприспособленна для ходьбы по горам.

Американцы были настолько беспечны и заняты собой, что обратили внимание на странную компанию только когда те подошли к ним на 50 метров. Солдаты немедленно рухнули на землю и взяли оружие наизготовку: «Но мы не остановились, мы продолжали идти в их сторону. По-моему я помахал им рукой, что-то крикнул. Они начали подниматься с земли, пошли к нам. Ну вот так мы и добрались до союзников. Признаюсь, что ноги у меня болели. Конечно мы все в детстве ходили босиком, причем все время, но одно дело – ходить босиком по жаркому бушу, и совсем другое – по зимним горам. По счастью до обморожения дело не дошло, несколько дней они ныли, но потом прошло и это».

Американцы привезли беглецов на свою базу, накормили и там группа разделилась. Билл и Ян в сопровождении американцев направились в одну сторону, австриец и француз – в другую. Компаньоны тепло расстались, сердечно поблагодарив Смита за то, что он помог им выбраться из Италии.

Смита и его напарника привезли в Канны, где поместили в совершенно роскошный отель: «Американцы его реквизировали на то время что были в городе. Наш сопровождающий привел нас в номер и сказал, чтобы мы отдыхали, приняли ванну и так далее. Они попросили нас сложить нашу одежду в кучу, объяснив, что придет вестовой и заберет ее. Я попытался объяснить американцам, что наша одежда не в лучшем состоянии – мы ночевали где придется, в стогу, в конюшне, и скорее всего в нашем тряпье полно разной интересной живности. Через некоторое время американцы это поняли. У нас был огромный двуспальный номер, там была мраморная ванна, зеркала. И мы могли выспаться – в постели, не в каком-нибудь, хлеву, а именно в постели, на чистом белье – это была невообразимая роскошь. Нам принесли новую одежду – американскую. На мой взгляд она была какая-то вызывающая, но выбирать, понятное дело не приходилось».

На следующий день Смита и Билла повезли в Марсель: «Мы с ним ехали в разных машинах, я сидел в Бьюике, за рулем которого был американский полковник. Мы мило общались всю дорогу до Ривьеры. Правда, в один момент я здорово испугался. Я просто бросил взгляд на спидометр и увидел, что стрелка была на 140. Мне понадобилось полминуты, чтобы понять, что это километры, а не мили, то есть не все так плохо».

В Марселе Смит распрощался с Биллом – поскольку родезиец был в составе Королевских ВВС, то его путь лежал на аэродром и оттуда в Неаполь. Билл отправился морем в Британию. В Неаполе располагался большой транзитный лагерь ВВС, в котором Смит неоднократно бывал. В городе Смит разыскал приятелей по эскадрилье – Яна Шэнда, который к тому времени стал комэском, а также Брайана Уилсона и Динкса Мубрэя.

Когда Смит прибыл в лагерь, то первым делом он послал телеграмму родителям в Селукве. Она была лаконичной: «Жив и здоров. С любовью, Ян». Позже Смит узнал, что в то время, когда он перебирался из Италии во Францию, его отец подхватил двустороннюю пневмонию. В то время воспаление легких было делом крайне серьезным, и болезнь считалась трудноизлечимой, поскольку пенициллин был недоступен. Так что телеграмма от сына, вполне вероятно, сыграла свою роль в том, что Джок Смит выздоровел.

В один из вечеров Смит и приятели – поскольку свободного времени хватало – пошли на боксерский матч: «Я надеялся что мы увидим хорошее зрелище, так и получилось. Это был Средиземноморский турнир. Среди поединков мне запомнился один, там выступал какой-то американец и Марсель Сердан. Очень красивый поединок, Сердан его выиграл с убедительным перевесом. Он потом стал чемпионом, и погиб в авиакатастрофе».

Армейская бюрократия сработала безукоризненно – вместо того, чтобы вернуться в свою эскадрилью, Смит получил назначение в Великобританию. Как несложно догадаться, он там мало кому был нужен, и что с ним делать, никто не знал. Поэтому его отправили в Шропшир в школу переподготовки. Курс длился шесть недель, но Смит прошел его за три, показав лучшие результаты в стрельбе и бомбардировке. После этого он попросил у начальника курсов назначения его в свою – либо же любую – эскадрилью, и его просьбу удовлетворили. Он получил назначение в 130-ю эскадрилью, в которой и оставался до конца войны: «130-я была в Германии. Нам всем было ясно, что война уже подходила к концу. В основном мы занимались тем, что уничтожали наземные цели – в принципе то же самое, что я делал в 237-й эскадрилье. Правда, пару раз меня чуть не сбили – по иронии судьбы в тот раз я впервые в жизни столкнулся с реактивными истребителями. Забавно, что немцы снова нас опередили – у них появились Ме-262. Несколько раз мы натыкались на этим машины, у них была их целая эскадрилья или может побольше. Я должен признаться, что чувствовал себя, мягко скажем, очень неуютно. То как они держались в воздухе и заходили на тебя – надо было проявлять чудеса изворотливости, чтобы не попасть под атаку. Конечно, война уже заканчивалась, но позволять расслабляться было нельзя – в противном случае война для тебя лично могла закончиться гораздо раньше».

50452_originalВ мае 1945 года эскадрилью перевели в Шотландию, а оттуда в Норвегию. Она входила в состав освободительных сил: «Хотя война и закончилась, все равно была необходимость в окончательной зачистке. Там хватало немцев, и они не собирались просто так брать и сдаваться. Когда войска подходили к местам скоплений немцев, то перед этим мы обычно пролетали над ними, давая понять, что их может ожидать в случае чего. По-моему в Норвегии мы пробыли около пяти месяцев. Могу сказать, что лето в Норвегии – это замечательное время года. Мы стояли на небольшом полуострове, который выдавался в фьорд, где-то в районе Кристиансанна. Даже в одиннадцать часов вечера было еще светло, солнце заходило в полночь, на пару часов, а потом опять поднималось. Когда мы не летали, то загорали и плавали, ловили и ели лобстеров. Потом погода начала портиться, вечера стали холоднее. Мы перелетели в Осло, где пробыли примерно неделю. Оттуда мы через Копенгаген вернулись в Британию, чему я был только рад».

Война уже закончилась. Смит хотел вернуться к своим прерванным занятиям в университете. Чтобы продолжить их, однако, ему необходимо было вернуться в университет до конца года. Возможности улететь в Южную Родезию не было – у метрополии как-то не нашлось достаточного количества самолетов, чтобы оправить домой летчиков со своих территорий. Так что Смит поплыл домой на пароходе: «Забавно, наш маршрут лежал через Средиземное море. Мы зашли в Александрию, потом пошли Суэцким каналом – я вспоминал те дни когда мы там стояли. А оттуда вдоль побережья дошли до Дурбана. Из Дурбана мы уже полетели домой. В Булавайо нас везла старая «Дакота» (транспортный самолет Douglas C-47)».(Примечательно, что этот самый самолет, на котором Смит возвращался домой, находился в строю до конца 1960-х годов):

«В Булавайо меня приехали встретить родители. Когда я им сообщил, что скоро прибуду, то они сказали – естественно, мы поедем его встретить. Селукве же находится рядом, около ста миль. И когда я сошел с трапа, то увидел их».

Позже Ян узнал, что когда он находился в немецком тылу, то его отец очень переживал. Он даже считал, что сын погиб. Мать Смита, напротив была уверена, что Ян обязательно вернется домой, живым и невредимым. Что и случилось.

«Но более всего моим возвращением был тронут Меса. Наш старый слуга, работавший у нас около полувека. Он служил у нас еще до того как я родился. Когда я подошел к семье, Меса ничего не сказал. Он просто стоял, широко улыбался, и по его старым морщинистым черным щекам катились слезы. Он поднял палец и долго водил им по шрамам на моем лице, покачивая головой».

Для Яна Дугласа Смита, капитана Королевских ВВС, Вторая мировая война наконец закончилась. Никто не знал, что через два десятилетия ему придется принимать участие еще в одной войне – на этот раз в его стране, в которой он стал премьер-министром.

71406_original

Сергей Карамаев a.k.a. Tiomkin.

Оригинал статьи.