Ян Смит. Вторая Мировая Война. Часть I

48568_original«…в мое время, когда ты учился в школе, то либо учился, либо вылетал, никак иначе…в школе я был одним из немногих учеников, которых нельзя было заставить что-то сделать. Меня можно было увлечь, повести за собой – но не заставить. И поэтому у меня довольно часто возникали проблемы, естественно с теми, кто пытался меня принудить. Когда кто-то пытался на меня надавить, то я немедленно упирался и поступал наоборот. Но когда я поступил в университет, я обнаружил, что там совсем другие порядки. Если ты хотел заниматься, то ты занимался, если нет – то нет. И я понял, что я тружусь на себя, а не на учителя. Я был мужчиной, и я должен был принимать решения самостоятельно. Я так полагаю, что когда я закончил школу и поступил в университет – это был один из самых важных моментов моей жизни, на меня повлиявших».

Ян Смит любил спорт, уделяя большое внимание легкой атлетике, регби и сквошу. К его сожалению, из-за нехватки времени, в университете он был вынужден оставить крикет – правда, не полностью: «Я входил в общество Gentleman’s Eleven (команда в крикете составляет 11 человек) – и неписанное правило запрещало относиться к спорту слишком серьезно. Так что мы играли на любительском уровне, в основном с командами из Грэмстауна, Бэтхерста, Александрии. Нечто вроде второй лиги». В университете он открыл для себя еще один вид спорта – греблю. Во время одного из матчей по регби он повредил колено и был вынужден пропустить сезон. Приятель посоветовал ему заняться греблей – чтобы не терять спортивную форму, и, к тому, же по его словам, это поможет разработать поврежденное колено.

«И это оказалось именно то, что я искал. Это был именно тот спорт, которому я отдавал все свои силы. И никогда не жалел об этом». Довольно скоро Смит стал загребным своей команды – что не вызвало удивления, поскольку эта должность всегда требовала от человека решительности, нацеленности и лидерских качеств. Ян Смит обладал всеми характеристиками. Именно в гребле команда Смита выиграла университетский вымпел.

Даже спустя годы, Смит уделял внимание поддержанию своей физической формы. Утром и вечером он всегда делал зарядку, а при возможности играл в крикет. Когда он стал премьер-министром, время на серьезные занятия спортом, естественно, исчезло. К сожалению для Смита и его жены Джанет, даже длительные пешие прогулки – то что оба любили – пришлось сократить. Времена, когда они могли вечером прогуляться со своими собаками 3-4 мили (4-6 км), ушли в прошлое – в том числе и по соображениям безопасности. Охрана, введенная по настоянию руководителей силовых служб, настоятельно просила первую семью не гулять долго и много. Крайне редко выдавались моменты, когда Смит мог сочетать деловые поездки с отдыхом – как правило, в такие разы они долго прогуливались, отдыхая и наслаждаясь тишиной. Как-то раз Смит с супругой во время такой прогулки случайно повстречали священника, служившего в одном из приходов. Мистер и миссис Смит остановились, чтобы побеседовать со святым отцом, и как он позже вспоминал – это был едва ли не лучший день в том году (через несколько месяцев его перевели в другой приход, в Кейптаун и Родезию он покидал с печалью, поскольку успел привязаться к стране).

Хотя гребля была тем спортом, которому Смит уделял наибольшее внимание, время от времени он играл в крикет за Gentleman’s Eleven и порой принимал участие в матчах по регби: «Я играл в регби до самого последнего дня. Я помню даже уже после того, как объявили о начале войны, мы съездили в Порт Элизабет – сыграли против местной войсковой части. Я полагаю, это была последняя игра, в которой я участвовал, как студент университета. Кстати, мы ее выиграли».

В университете Родса Ян Смит успел проучиться два года. В сентябре 1939 началась война и нормальный ход жизни был нарушен. Поскольку Родезия расценивала Великобританию как свою историческую родину, то вопросов вставать ли на ее защиту не было. Это был не первый раз, когда маленькая территория посылала своих сынов на защиту Великобритании. В Первую Мировую войну 750 белых и 152 черных родезийца погибли, сражаясь за Альбион. В 1939 году история повторилась – Родезия снова пошла на фронт.

«Я хотел попасть на фронт немедленно – но нам сказали, что так не получится. А бросать учебу, только для того, чтобы узнать, что в войска тебя отправят неизвестно когда – глупо же. Я к тому же хотел служить только в ВВС – не в пехоте или еще где, а именно летать. Но тогда у нас еще не было системы подготовки пилотов в колониях и территориях. Затем в Родезии ввели систему призыва. Причем она направлена была на то чтобы удержать людей в гражданской жизни – а не забирать их в войска. На призывные участки шло столько людей, что правительство обращалось к ним с просьбой остаться дома, где они нужнее. Я помню историю, она приключилась в моем родном городке, Селукве. Рядом был поселок шахтеров. Когда было объявлено о том, что Великобритания вступила в войну, молодые ребята, работавшие на шахтах, устроили торжественную вечеринку. И естественно, немедленно сели на поезд до Солсбери, чтобы ехать на войну. Когда они прибыли в столицу, полицейские аккуратно их собрали, отвели их в участок, чтобы они протрезвели, и вечером посадили на поезд обратно. Им объяснили, что они заняты исключительно нужным делом – работой на золотых копях. Добыча золота в Южной Африке – и Родезии – для Британии являлась стратегически важной.

Так что в университете нам сказали, что от правительства пришло распоряжение – оставить студентов доучиваться, с тем, чтобы они могли получить дипломы и стать специалистами. Но я с этим не согласился. Я решил, что и так уже проучился дольше, чем необходимо – шла война, и я стремился принять в ней участие. По-моему это был июнь 1940 года – во время летних каникул я приехал из Селукве в Солсбери и нашел человека, который отвечал за призыв. Это был замечательный джентльмен, позже он стал спикером нашего парламента, Уильям Эдисон. Тогда он занимал должность директора по людским ресурсам и ведал всеми вопросами, которые касались призыва. Я пришел к нему на приме и сказал, что хочу вступить в армию».

Эдисон ответил Смиту, что не видит в этом никакой проблемы. Смит продиктовал свой домашний адрес в Селукве, заполнил необходимые бумаги, но при этом умолчал, что является студентом университета. Это был один из немногих моментов в его жизни, когда Ян Смит совершил (как он это впоследствии называл) «не очень честный поступок».

«Я вернулся домой и сообщил родителям о своем решении. Они меня поддержали, хотя, конечно, без особого энтузиазма – они были нормальными родителями, а ни одному нормальному отцу и матери не придет в голову радоваться при известии, что их сын рвется на войну. Но они со мной не спорили. Они поняли меня».

Ирония судьбы заключалась в том, что свою учебу в частях ВВС Смит начал в лагере, расположенном под Булавайо. Лагерь располагался на месте ярмарочных площадок – и они были знакомы Смиту более чем хорошо: он часто приезжал сюда вместе с отцом, который выступал оценщиком и экспертом на сельскохозяйственных ярмарках.

«Мой отец был замечательным оценщиком скота. На ярмарке в Булавайо он выступал в этом качестве дольше всех. По-моему, он принимал участие еще в самой первой ярмарке и продолжал это дело в течение 40 лет. Я постоянно с ним ездил туда, и когда я прибыл в отделение начальной подготовки, нас разместили как раз в том месте, где стояли хлева для свиней и загоны для скота. Именно там мы и положили свои тюфяки. Но скажу честно – все было чисто вымыто и побелено. Так что мы не жаловались».

48913_originalЧто интересно, город Селукве, где родился Ян Смит, обязан своим названием как раз слову «свинарник». На языке шона «chirugwe» значит «хлев, свинарник» – хотя Ян Смит всю жизнь предпочитал другую версию: что название происходит от слова «Место туманов». Легенда романтическая, но не имеющая под собой оснований.

Омрачало учебу только одно – в лагере не было самолетов, так что занятия сводились к начальной военной подготовке и изучению теории. По окончании курса, те, кто его успешно закончили (в том числе и Смит) были переведен в центр подготовки пилотов Королевских ВВС Гини-Фол, под Гвело. Поначалу обучение проходило на 82-х (легкий многоцелевой самолет de Havilland DH 82 Tiger Moth), позже курсанты пересели на «Гарварды» (учебно-тренировочный самолет Т-6 Texan): «Я был счастлив. Я получил то, к чему стремился. Я всегда хотел летать на одномоторных – то есть быть истребителем, а не бомбардировщиком – и учеба в Гини-Фол дала мне эту возможность».

Учеба в центре заняла почти год. В то время в Родезии на каждом шагу можно было встретить молодых людей в синей форме ВВС. В Булавайо было два ЦПП – Кумало и Индуна, в Гвело располагались Гини-Фол и Торнхилл, и еще два находились рядом с Солсбери – Крэнборн и Нортон. Вместе с Канадой и Австралией, Родезия взяла на себя бремя подготовки военных летчиков стран Британского содружества – через ЦПП в этих странах прошли тысячи человек.

Дополнительным преимуществом для Смита было и то, что ЦПП располагался не очень далеко от дома – так что на выходные он мог ездить к родителям, часто вместе с друзьями. «Сам по себе курс подготовки был очень интенсивным. В нашей группе было много парней из Австралии – едва ли не половина. С ними было довольно интересно общаться – сказывалась разница культур и обычаев. Общее у нас с ними было то, что эти парни, как и мы, были независимыми и не скрывали свой индивидуализм.

Вообще, они были славными парнями. Я помню как-то раз мы ехали на поезде из Булавайо в Гвело, в пути было довольно скучно, поезд старый – и кому-то из них пришла в голову мысль сходить к машинисту, узнать не надо ли ему помочь. В составе было всего два пассажирских вагона, остальные грузовые, так что мы просто вышли из вагона, залезли наверх и прошли по крышам вагонов до локомотива, где собственно и помогли машинисту, покидали уголь. Вот так просто без причины – молодые парни, маявшиеся скукой в пути».

Но в основном все время уделялось учебе: «В течение недели на развлечения у нас просто не оставалось времени. Мы учились и учились серьезно. С раннего утра подъем – и за штурвал. К ужину мы все были вымотаны. Естественно были и ночные полеты. Так что все забавы и приключения у нас были только в выходные. Ребята отправлялись в город, а я, если не был на дежурстве – домой, поскольку он был недалеко, в полутора часах. Я всегда любил дом, когда был ребенком и когда повзрослел, так что я не упускал возможности лишний раз приехать туда. Так что большинство вечеринок на базе я из-за этого пропустил – но нельзя сказать, что очень уж жалею об этом».

Порой Смит приезжал домой с друзьями. Некоторые из них учились на курс младше, так что когда он убыл в действующую армию, многие из них продолжали заезжать к родителям Смита в Селукве, чтобы поприветствовать и пообщаться с ними. «Потом меня и еще нескольких парней перевели в Торнхилл, в офицерскую школу. Это означало, что ты почти офицер – мы жили в офицерских общежитиях и питались в офицерской столовой. На ужине ты должен был присутствовать при полном параде – и вести себя безупречно. Это несколько отличалось от школы в Селукве».

Однако Смит так и не выпустился офицером – звание он получил позже. Дело было в одном из преподавателей. Как-то раз, возвращаясь из увольнения домой, Смит опоздал на несколько минут на вечернюю поверку. По уставу инструктор обязан был доложить об этом командиру на следующее утро. Вместо этого он предложил Смиту следующее – доклада о проступке не будет, а Смит откупается блоком сигарет. Однако инструктор ошибся в упрямом курсанте – Смит отказался идти на сделку. Такое отношение стоило ему офицерских погон.

49396_originalПервое назначение Смит получил на Ближний Восток. Выпускники прибыли в Порт-Саид, оттуда их послали в Каир, а в Каире Смит получил предписание явиться в УЧБП в Сирии. Смит был разочарован – он и так провел долгое время, занимаясь учебой, и назначение в учебную часть боевой подготовки, вместо действующей части, бодрости духа не прибавило.

Подготовка проходила в Баальбеке. Свободное время курсанты использовали, чтобы поездить по стране и посмотреть достопримечательности. В части курсантов посадили переучиваться на новые самолеты – «Харрикейны» (истребитель Hawker Hurricane Mk): «Вот это уже было интересно – летать на настоящих боевых самолетах. Забавно, что я заработал репутацию воздушного маньяка – хотя я просто любил высший пилотаж. Я использовал любую возможность, чтобы покрутить разные фигуры. Как те парни в кинофильмах, знаете – полетать под телеграфными проводами и так далее. Как-то раз нас послали в Триполи. Не тот Триполи, что в Северной Африке, другой, небольшой город с таким же названием. Он лежал к северу от Баальбека, рядом с турецкой границей. Там было много гарнизонов, и судя по всему, кто-то из начальства попросил наше командование прислать им пару самолетов, чтобы зенитчики могли попрактиковаться в отражении атаки с воздуха. Так что послали нас вместе с одним моим другом, также родезийцем, Артуром Кулсоном. У его родителей был ферма под Эссексвейлом. Мы с ним крепко приятельствовали. Артур так хотел попасть в армию, что даже подделал дату рождения в документах – когда мы отмечали его день рождения, то объявили, что у него теперь специальный авиационный праздник. Ну так вот, со стороны командования, конечно, было большой ошибкой послать в Триполи именно нас. Нам же никто не сказал – спокойно прилетаете, без эффектов и лишнего шума, на месте разбираетесь и приступаете к тренировкам. Нам просто сказали – вперед парни, покажите им, что такое ВВС. Ну мы и полетели – я не мог упустить такой шанс лишний раз покувыркаться в воздухе. Но, признаюсь честно, я немного переборщил. Мне не повезло – мы зашли со стороны гавани, я летел очень низко. В гавани был мол, я летел вдоль него и тут, Боже всемогущий, я вижу, что от него тянутся высоковольтные провода. Честно сказать, я этого не ожидал – высоковольтные провода над морем. Ну я и пролетел под ними».

К счастью все прошло благополучно – только один обесточенный оборванный провод хлестнул по хвостовому оперению: «Но это поставило меня в положение, когда я уже не мог вернуться на базу и сказать, что вы, я не понимаю, о чем вы говорите. Мой друг, кстати, поинтересовался – кода мы прилетели обратно в Баальбек – с чего это я вдруг так резко набрал высоту? Он привык, что я все время держусь у самой земли, а тут неожиданно я ушел наверх и держался там. Я и объяснил почему».

Когда они прилетели в Баальбек, их там уже ждали взбешенные инструктора. «Я не знаю, кто из вас это все придумал, – сказал инструктор вернувшимся Смиту и Кулсону, – но нам уже несколько раз звонили из Триполи и сообщили, что какой-то лунатик летал под высоковольтными проводами и вообще сходил с ума в воздухе. Они требуют, чтобы мы посадили вас под арест».

По счастью, командир УЧБП оказался умным человеком и не стал сурово наказывать летчика. Он сделал скидку на возраст и с пониманием отнесся к истории, рассказанной Смитом – хотя и предупредил его, что свою репутацию молодой пилот этим поступком не улучшил.

После этого Смит немного охладел к воздушным приключениям, сконцентрировавшись на боевой подготовке: «Можно сказать, что я стал более ответственным и стал больше думать, перед тем как сделать что-либо. Хотя я время от времени продолжал совершать поступки, от которых кривились строгие поборники дисциплины. Но таких «подвигов» как пролет под проводами больше за мной не числилось».

Переподготовка в Баальбеке длилась шесть недель, и по ее окончании Смит получил назначение в 237-ю «Родезийскую» эскадрилью. К тому моменту как Смит выпустился из части в Баальбеке 237-я эскадрилья была отведена на отдых и пополнение в Персию и придана оперативной группе PIFORCE (персидско-иракское командование). База, где располагалась эскадрилья была в Персии. Пилоты отправились туда из Дамаска через пустыню на автобусе: «… дорог там не было и шофер ехал по компасу. Автобус был большим и очень удобным, мы ехали с комфортом, нас все время угощали кофе и чаем. Наконец мы добрались до Багдада».

Оттуда они направились в Тегеран, неподалеку от которого и стояла эскадрилья. Однако едва пилоты успели прибыть в часть, как поступил приказ подразделению отбыть в Киркук – там располагались нефтяные разработки, и эскадрилья должна была прикрывать их с воздуха. 

Стояла зима, эскадрилья не летала и у личного состава была масса свободного времени. Поскольку в 237-й родезийцы составляли подавляющее большинство, то, вполне естественно, что практически все свободное время уделялось спорту. В эскадрильи сформировали хорошую команду по регби и летчики начали участвовать в товарищеских матчах с другими частями: «Единственными, кого мы так и не смогли обыграть были Лондонские Шотландцы (Лондонский Шотландский полк). У нас были хорошие регбисты, но все-таки мы им уступали – у них служило несколько парней выступавших за шотландскую сборную. Когда мы играли с ними первый матч, мы сдуру согласились, чтобы перед игрой и после нее сыграл оркестр волынщиков – и мы проиграли. Мы волынщиков за это возненавидели. В следующий раз мы настояли, чтобы они не дули в свои дудки – и выиграли».

Потом пилотов перевели на базу в городе Хаббания – где им чрезвычайно понравилось. База была отлично укомплектована, в домах были двойные оконные рамы (температура скакала постоянно, от очень высокой до очень низкой и двойные рамы служили неплохой защитой от капризов погоды). В спальнях даже были вентиляторы. Единственным сожалением было то, что в Хаббания они провели всего неделю – оттуда они направлялись в Каир.

Из Каира эскадрилью направили в место постоянной дислокации – Западную Пустыню. Именно тогда Смит потерял свою летную книжку. Перед отбытием из Дельты Нила, Смит взял с собой чемодан, в котором были его личные вещи: фотоаппарат, альбом с семейными фотографиями и новую парадную форму. Предполагая, что они будут постоянно перемещаться, Смит решил, что в случае чего чемодан с его вещами должен быть послан в одно из отделений туристического агентства Кука. Смит полагал, что, будучи солидным учреждением, имеющим отделения во всех странах мира, агентство перешлет ему чемодан в ту точку планеты, куда забросит его судьба: «Но когда меня сбили, что оставалось делать? Нашли квитанцию – она была в моем кителе – связались с Куком и послали остальные мои вещи в агентство. Вместе с летной книжкой. А уж Кук ее переслал по адресу».

Когда Смит после войны вернулся в Солсбери, он попытался разыскать потерянный чемодан. Как он выяснил, в агентстве ошиблись и послали его по другому адресу – миссис Дж.Смит, Лусака, Северная Родезия. Увы, чемодан с личными вещами пилота был навсегда потерян.

Эскадрилья постоянно перемещалась. Сначала в Эль Аламейн, оттуда в Мерса Матрух, позже в Тобрук. Именно там с ним и приключилось несчастье.

«Это было уже после Тобрука и Бенгази, в октябре 1943. Мы прибыли в Александрию. Мы должны были вылетать еще до рассвета – мы как раз и называли это «патруль на рассвете» – чтобы встретить сдавшиеся корабли итальянцев и препроводить их в гавань Александрии. Вообще-то такое случается часто, но в данном случае я был сам виноват – в пустыне постоянно метет песок, он везде, в самолете тоже, и забывать об этом не след. Я пошел на взлет, было еще темно, песок был повсюду – я так полагаю, песчинка попала мне в глаз. В конце ВПП было хранилище бомб. Я не успел набрать высоту – я уже не скажу сейчас почему именно так произошло, и что именно случилось – и шасси зацепилось за здание. Собственно вот. Вообще это было жутко. Ремни лопнули, и я со всего размаха влетел в приборную доску, треснувшись лицом в гиростабилизированный прицел. Меня отвезли в госпиталь со сломанной ногой, сломанным плечом и сломанной челюстью. Последнее было хуже всего».

С 4 октября, когда с ним приключился несчастный случай, по 7 октября Смит находился без сознания. Однако ему повезло – он попал в руки опытных медиков: «В госпитале в Каире были первоклассные врачи. Там был замечательный челюстно-лицевой хирург майор Олдфилд и хирург-стоматолог Ронни Пук, который работал в свое время с известным доктором, сэром Арчибальдом Макиндо. Мне очень повезло, что я попал к ним. Моя челюсть была расколота надвое и беспомощно висела – но они ее сумели починить. Они сделали какое-то устройство, все на каких-то винтах и шурупах, стянули мне ими лицо, рот и зубы, сбрили мне все волосы и водрузили ее на голову. Потом они обернули это бинтами и гипсом. Было ужасно неприятно, и я не мог есть».

Хотя пить он мог. Когда Смит поправился настолько, что мог ходить, он выходил из госпиталя, встречаясь с сослуживцами. В Каире был Родезийский клуб, где собирались военнослужащие их Родезии. Как-то раз один из приятелей Смита Дарси Меннел проводил там время, когда в клубе появился общий знакомый и сказал, что скоро сюдя придет Смит. «Когда он вошел, – вспоминал Меннел, – он, честно говоря, выглядел довольно нелепо с этой штукой на голове. Во рту у него было какое-то устройство из проволоки, чтобы рот не закрывался. Один из приятелей рассмеялся и воскликнул: – Господи, Ян, тебе эта штука пить не мешает? – На что Смит ответил сквозь зубы: – Купи мне пива, и я тебе покажу».

Хирургам также удалось восстановить поврежденную кожу на лице летчика, причем так искусно, что следы от ранения, если не присматриваться, были не очень заметны – хотя до конца жизни один глаз казался неподвижным, а лицо приобрело слегка отсутствующее выражение. Когда он вышел из госпиталя, ему предоставили отпуск по ранению, однако Смит отказался ехать домой: «Я понимал, что могу попасть на удочку. Я знал, что как только я приеду в Родезию, несмотря на все свои обещания, они меня там и оставят, например, инструктором. Так что я сказал – нет».

В госпитале он провел шесть месяцев. Начальство вняло просьбам настырного летчика и разрешило вернуться ему в родную часть. Перед этим он прошел в Исмаилии квалификационные испытания – одним из тех кто их принимал, был Ян Шэнд, еще один родезиец, позже ставший командиром 237-й эскадрильи.

10 мая 1944 года в журнале учета личного состава эскадрильи появилась запись: «Лейтенант ВВС Ян Дуглас Смит прибыл в часть для прохождения службы 30 апреля 1944 года. С октября 1943 года по апрель 1944 года лейтенант Смит находился в госпитале, вследствие травм полученных при аварии Hurricane 2IC в ходе выполнения ночного полета на базе Идку, Египет».

49536_original237-я базировалась на Корсике (аэродром Поретта около Серраджи, на восточном побережье острова), входя в тактическое авиакрыло “Спитфайров” Королевских ВВС (истребитель Spitfire MkVC), приданных американскому бомбардировочному крылу. “Митчелы” и “Марадеры” (средние бомбардировщики B-25D Mitchell и B-26 Marauder) бомбили города Северной Италии, а истребители их прикрывали. Кроме этого истребители занимались штурмовыми налетами практически по всей долине По: «Мы вдоволь настрелялись по поездам и т.п. Это было на редкость увлекательно. Кроме того, мы прикрывали американцев, которые занимались дневными бомбардировками. А потом меня сбили».

К тому времени (Смита сбили вечером 22 июня 1944 года) у капитана Королевских ВВС Яна Дугласа Смита был самый высокий результат в эскадрилье по числу уничтоженных поездов и автоколонн.

«Все произошло быстро. Я совершил ошибку. Вопреки заранее установленному плану, я сделал еще один заход. Мы обычно заходили на цель один раз, после чего уходили – потому что немедленно просыпались зенитки. Во всяком случае так было предписано приказами. Но на сортировочной станции была такая куча «добра» – повсюду были локомотивы, двигатели – что я не сдержался и решил рискнуть еще раз. Мы крайне удачно зашли в первый раз – я вел звено – и уничтожили какое-то невозможное количество локомотивов. Это сложно передать…когда ты обстреливаешь паровоз, он взрывается и все вокруг заволакивает паром и дымом: зрелище на редкость приятное глазу с высоты. Я решил зайти еще раз – признаюсь честно, я так поступал неоднократно. Но когда ты разворачиваешься и идешь на второй заход, шансы быть подбитым резко возрастают – что, собственно и случилось. Зенитчики меня уже ждали. К счастью я шел первым, и когда почувствовал, что меня подбили, я успел крикнуть по радио своему звену, чтобы те уходили в сторону. Так что сбили только меня».

Как только летчик понял, что он подбит, он развернул самолет и направился в сторону моря – в этом случае у него были существенные шансы спастись. В Лигурийском заливе постоянно находились спасательные катера, следящие за обстановкой – и сбитых летчиков часто удавалось вытащить из воды. Однако, Смиту не повезло – когда он подлетел к горной гряде, его самолет вспыхнул: «Мой ведомый передал, что я горю. Несмотря на это я продолжал лететь, но скоро почувствовал, что становится немного жарко. Датчики температуры вышли из строя, так что я решил не рисковать далее и выпрыгнул. Это был мой первый прыжок с парашютом».

Была еще одна проблема. В тот момент когда его подбили, Смит был в долине По. Когда он принял решение покинуть горящий самолет, он уже находился нал Лигурийскими Альпами. Будь он на равнине, у него было бы достаточно высоты – но Смит летел над горами. Высоту набрать уже было невозможно, более того, в любую секунду самолет начал бы ее терять. Хотя ранее Смиту не доводилось прыгать, он хорошо помнил наставления, что надо делать в таких ситуациях. Он перевернул самолет и подал ручку вперед: «Иначе выпрыгнуть невозможно. Когда ты перевернул самолет, он начинает заваливаться вниз. Но если резко подать ручку вперед, то он прыгает вверх, а ты соответственно вываливаешься из открытой кабины. Так все и получилось. Самолет полетел дальше, я так и не увидел куда. Я сначала не мог найти вытяжное кольцо, но у меня хватило ума не паниковать – в итоге я его обнаружил. Собственно я летел всего несколько секунд. Я приземлился на склон горы. Приземлился жестко, несколько раз перевернулся, но, сами понимаете, меня тогда это не очень заботило. Я сбросил парашют и побежал в сторону деревьев – недалеко была небольшая рощица. Я подумал, что чем скорее я туда доберусь, тем лучше. Добежав, я присел на камень, чтобы перевести дух и внезапно задумался. Роща была то, что надо – но я сообразил, что это место будет первым, где меня будут искать. Оно было слишком очевидно. Если бы я был на месте немцев, то первым делом направился бы именно сюда. Так что я перебрался на пару сотен метров подалее. Там повсюду росли густые кустарники, в один из них я и забрался. Он не выглядел слишком очевидным местом для пряток. Я нарвал травы, залег, замаскировался и стал ждать. Наконец появился немецкий патруль с собакой. Тогда я не знал, что один из местных партизан, patriottis, видел, как я спускался – он утащил мой парашют и спрятал его.

Мне повезло – немцы не нашли парашют. Если бы они его обнаружили, то пустили бы собаку по следу. Но из своего укрытия я видел, как они о чем-то там переговаривались и собаку не спускали. Я не знал, что партизан успел спрятать мой парашют, я обнаружил это много позже. В тот момент я хотел только одного – чтобы немцы побыстрее ушли. Более всего я боялся, что они поднимутся наверх, туда где я лежал, начнут кричать, чтобы я выходил и не услышав ответа обстреляют кустарник. Слава Богу, этого не произошло. Явно, что в этот момент судьба мне улыбнулась, и кто-то там наверху за мной приглядывал».

Сергей Карамаев a.k.a. Tiomkin

Оригинал статьи.